Конопля в народных верованиях обладала и продуцирующей функцией. Выше уже отмечалось, что в конопле различали мужские и женские растения. Функцию плодородия связывали с женскими растениями – матками. Сербы перевязывали новорожденного стеблем матки (с семенами); если бы это был стебель плоскуна (мужской особи без семян), то ребенок вырос бы бесплодным. Кроме того, у сербов было принято при посещении роженицы приносить с собой одно конопляное пасмо, «которое клали в люльку, чтобы ребенок-мальчик был усатым, а девочка «волосата».
Невеста, не желающая иметь детей, при венчании закладывала за пояс «мужскую» коноплю. Наоборот, чтобы у молодоженов были дети, а у молодой легкие роды, мать закладывала ей за пояс семена конопли, которые во время венчания невеста высыпала на пол. Русские во время свадьбы осыпали молодых семенами конопли. Словаки, чтобы оградить молодых от порчи, насыпали семена конопли им в башмаки, опоясывали стеблями по голому телу. Болгары с этой же целью раскладывали вокруг невесты стебли конопли и поджигали их.
Конопляное семя служило оберегом и на моравско-словацком пограничье, где «молодая, входя в новый дом, разбрасывала по избе конопляное семя, чтобы выгнать из дома злых духов и ведьм». В похоронной и погребальной обрядности конопля также играла роль оберега: сербы покрывали полотном, сотканным из конопляной пряжи, покойника, чтобы он не стал вампиром, или опоясывали поверх рубахи пасмом конопли, окуривали дымом от конопли покойника, а пепел и остатки конопли клали в гроб. Болгары обкладывали коноплей или конопляной паклей могилу и поджигали.
В Закарпатье на Благовещение куски конопляного полотна клали на пол по углам избы, поджигали его и окуривали все вокруг, чтобы гады, выползшие из земли, не заползли в дом. То же самое делали болгары с целью избежать укусов змей. «В Лесковацкой Мораве в Мышиный день (9. XI) молодежь обходила дом со стеблем конопли и изгоняла мышей, а затем собирала все стебли и устраивала из конопли костер в центре села. В Подолии на Купалу собирали конопляный цвет и рассыпали перед входом в дом и в хлев, чтобы преградить путь ведьме».
В румынской традиции с коноплей связан образ Жоймэрицы, изгнанной (иногда вместе с детьми) с неба на землю, или под землю. Этот мотив связан в румынском фольклоре помимо Жоймэрицы (Джои) с целым рядом женских персонажей – Марцолей, Св. Пятницей, с «матерью леса». Изгнанная с неба становится «‘госпожой низа’ – doamna de jos, бродит по земле, надзирая за женской работой. ...особенно подчеркивается ее роль как божества прядения, нередко связанного именно с коноплей».
Соотнесенность имени Жоймэрицы с «Великим Четвергом» (Joi Mare) выдает ее связь с Громовержцем, возможно, свидетельствуя о ее древнейших функциях богини грозы. Вытесненная мужским божеством и низвергнутая на землю, она сохраняет связь с огнем не только через растение, дающее хорошо горящую паклю, но и через поминальные огни Великого Четверга – дня поминовения умерших. Представлялось, что «Жоймэрица бродит с жаровней или даже с ‘печью’ - cuptor, с огнем, с горящими угольями или мешком с золой». Только теперь она поражает не небесным огнем, а «обжигает нарушительниц запретов» горящей паклей и сжигает неспряденную кудель. Эта сцена разыгрывается в ночь на Великий Четверг, когда молодые парни колядуют, обходя дворы с горшком с огнем и паклей и задавая ритуальный вопрос: «Спряла ли кудель?».
В «кострах Жоймэрицы» в Великий Четверг «жгут не только традиционную бузину... но и ‘конопляную костру’», что лишний раз подчеркивает связь этого персонажа с коноплей. Женщины, которые приходят к ритуальным огням, называются Жоймерицами, «иногда говорится, что этот огонь зажигает сама Жоймэрица, чаще – что она вместе с душами умерших приходит к огню. ...Эти данные подкрепляют представление о Жоймэрице как о ‘хозяйке низа’, богине подземного царства, мира мертвых, грозной и внушающей страх» пряхе, связанной с коноплей, служащей сырьем для прядильных волокон.
Использованные материалы:
- В.В Усачева, Магия слова и действия в народной культуре славян. Конопля в славянской мифологии;
- Т.В. Цивьян, «Повесть конопли». К мифологической интерпретации одного операционного текста // Славянское и балканское языкознание. Карпато-восточнославянские параллели. Структура балканского текста. 1977г