Во многих мифологических представлениях  стражами загробного мира были собаки, реже – птицы и змеи. Ведические индийцы считали, что бога загробного мира Яму сопровождают два четырехглазых пса – отпрыски Сарамы, охотничьей собаки бога Индры. Они же и охраняли владения Ямы.

В греческой мифологии известны трехголовый пес Кербер и двухголовый Ортр, охраняющие вход в загробный мир. Туловище Кербера было покрыто змеиными головами и заканчивалось змеиным хвостом. Чтобы умилостивить свирепого пса, умершие  несли ему медовые лепешки. Эней, спустившись в Аид, бросил псу лепешку со снотворной травой, а Геракл был единственным героем, которому удалось связать и вывести из-под земли  ужасного стража. В давние времена были у древних греков и другие стражи загробного мира: драконица Дельфина, Пифон и Кампа, сторожившая ввергнутых в Тартар циклопов. С ними расправились Зевс и Аполлон.

Представления о загробном мире начали  складываться с глубокой древности, и у разных народов со временем приобрели некоторые отличия, обусловленные различными факторами. Однако при всем разнообразии этих представлений, все они сводились к одному – умирая, человек как бы «переходил» незримую черту, отделяющую мир живых от некоего таинственного мира, в который его вела смерть. Опираясь на непосредственно наблюдаемые явления, сопровождавшие и следовавшие за смертью человека, архаическое мышление неизбежно должно было придти к выводу о существовании «загробной жизни». Смерть проявлялась, прежде всего,  в неподвижности и бездыханности тела, лежащего перед глазами. Вероятно, первоначально члены группы просто оставляли труп, потом начали прикрывать его камнями или ветвями. Однако, исчезнувший с глаз умерший, время от времени продолжал  являться в сновидениях, и это не могло не озадачивать  палеоантропов.

Краткий экскурс в историю развития биологического вида Homo может приоткрыть завесу над тем, когда и в каких условиях могли сложиться представления о загробном мире.  Уже находки в пещере Чжоукоудян дали свидетельства тому, что  так называемый пекинский человек примерно 400 тыс. лет назад умел не только сохранять огонь, но и разводить его. Однако он еще не делал различия между дичью, на которую охотился, и человеком – об этом свидетельствуют результаты раскопок: каннибализм был делом обычным. Во Франции были обнаружены убежища в пещерах, представлявшие собой палатки из шкур. Сооружены они были около 150 тыс. лет назад. Удивительным было то, что  у входа в каждую из палаток лежал череп волка: «Поскольку все черепа во всех жилищах находились в точности на одном и том же месте, их нельзя считать просто костями в куче отбросов. Вне всякого сомнения, они имели  какое-то определенное значение. ...Можно было бы предположить, например, что эти кочующие охотники, покидая на время свои убежища, оставляли волчьи черепа в качестве магических стражей».(1) Специально положенные волчьи черепа, безусловно, свидетельствуют о каких-то вполне определенных представлениях, но сегодня нам остается только строить предположения о том. какого характера они были. Необозримая пропасть времени пролегла между представлением о волке, череп которого "охранял" временно оставленное жилище, и Волке – хозяине и охранителе этрусского загробного мира, но, возможно, во Франции были найдены первые свидетельства возникновения связи между  образом волка-охранника и загробным миром...

Неандерталец, как и пришедший ему на смену человек современного вида,  добывал еду охотой и сбором дикорастущих плодов, съедобных кореньев и трав.  Он жил и охотился в окружении опасных, несущих смертельную угрозу  зверей, и одним из таких грозных хищников был пещерный медведь. Охота была сопряжена с риском для жизни, требовала времени и значительной затраты сил, ведь все вооружение того времени состояло из дубинок, камней, привязанных к палкам и заостренных кольев. По этой причине были широко распространены колдовские обряды, связанные с охотой. Их совершали  для того, чтобы усилия охотников не пропали даром, чтобы они вернулись с достойной добычей, гарантирующей группе сытость и благополучие хоть на какое-то время...  Именно у неандертальцев засвидетельствован культ пещерного медведя в его первобытном варианте (см. медведь), культ, переживший тысячелетия и дошедший до наших дней в форме медвежьих праздников народов Севера. Мы можем строить только предположения, как бы могло происходить  дальнейшее развитие неандертальцев, если бы они не были вытеснены новым типом человека, развившемся в различных регионах на юге и юго-востоке земного шара.

Разграничение  человеческого и природного миров, связанное с переходом к оседлости и одомашниванию животных,  повлекло за собой изменения как в похоронных обрядах, так и в самих представлениях о загробном мире. Кочевники, заселившие еще  в конце VIII тысячелетия Северную Африку,   все еще продолжали заворачивать своих покойников  в звериные шкуры и хоронить у стен, покрытых рисунками. Такой пример дает раскопанное захоронение в Ван-Мухуггиаге в Феццане. Найденная там детская мумия на много веков старше, чем аналогичные погребения Египта: по анализу на С 14  ее возраст – 3405+-180 лет. Но скотоводы, ведущие полуоседлый образ жизни, уже заменяли шкуры диких зверей шкурами домашних животных. Соответственно, на домашнее животное были перенесены  представления, характерные  для тотемистических воззрений.

Так, в Древнем Египте умершего уже заворачивали в шкуру быка, которая называлась Мескет. Позднее это слово использовалось как название Иного Мира. Обряд этот совершался  для обеспечения умершему новой жизни. Североамериканские индейцы тлинкиты во время похоронных обрядов продолжали во время плясок надевать «маски того животного, который служил тотемом умершего, а у одного из родов Омаха, у которого тотемом был буйвол, считалось необходимым завертывать умершего в шкуру буйвола шерстью наружу».(1) Наконец, «Аргонавтика» Аполлония Родосского донесла до нас сведения о колхском похоронном обряде: «...Еще и теперь ужасно для колхов  / Трупы почивших огнем сожигать, не дозволено также /  Им, мертвецов обрядив, насыпать над ними курганы, /-  Крепко их завернув в сыромятные кожи воловьи,  / Вешают трупы они на деревьях вне города. Все же / С воздухом равную долю земля получает, - ведь в землю / Женщин они опускают. Таков там закон и обычай!». 

Когда и как могло зародиться представление о загробном мире, в котором человек уже мыслился в  своем, человеческом облике? Если труп оставался в природной среде – в земляной яме, в дупле, на ветвях и пр. – он продолжал оставаться  ее частью. Возможно, обычаи сохранения своих покойников при себе – в жилище и даже в путешествии – были выражением произошедшей в архаическом сознании перемены: человек, умерев, должен оставаться частью человеческого коллектива, а не исчезать в природном мире. На это указывают свидетельства архаических обычаев некоторых народов, касающиеся умерших.

По свидетельству Я.И.Линденау юкагиры соскабливали мясо с костей, собирали их в скелет и обряжали его в платье. Они помещали такие наряженные скелеты в свои юрты и постоянно держали их на виду, иногда по 10-15 штук. «Во время путешествия и на охоте юкагиры возят эти кости на нартах, причем предназначают им лучшие нарты и лучших оленей». (1) Если же умерший был шаманом, то в этом случае всем соплеменникам раздавалось хотя бы по маленькой косточке. Также и андаманцы,  проживающие на Андаманских островах в Индии и «сохранившие быт каменного века, имели обычай носить с собой останки умерших. Папуасы киваи носили череп предка привязанным к шее». (2) Вероятно, из таких древнейших обрядов, родились впоследствии обычаи повторного захоронения, сохранения костных останков в оссуариях, изготовления деревянных «заместителей» умерших и пр.

Представление об одной душе, покидающей тело после смерти, относится к современности. В древности же у всех народов существовали представления как минимум о двух-трех «душах» - жизненных сутях или жизненных силах человека, судьба которых после его смерти складывалась  по-разному.  Но одну из них  - тень, двойника умершего - всегда «отправляли» в неозначенное ни на какой карте место –  загробный мир. Это делалось с целью обезопасить живущих от возможных вредоносных действий со стороны духа умершего. Конечно, покойных любили и почитали, но опасение, что  «внимание» их к живым может обернуться вредом для последних, вынуждало «поселять» умерших в далеком краю, запутывать дорогу к нему,  стирать следы провожатых, не произносить имени покойника – все это делалось с единственной целью: препроводив Туда, не дать возможности найти дорогу Оттуда. С этой целью проводились специальные ритуалы и обряды, которые помогли бы умершему добраться до места, где ему надлежало находиться постоянно и возвращаться к живым только в тех случаях, когда специально проводимые обряды делали его кратковременный приход безопасным для живых. 

В большинстве мифологических систем с достижением загробного мира связывается преодоление водного пространства. Это может быть река которую нужно переплыть самостоятельно, с помощью животных, на ладье или перейти через нее по мосту, или море,  которое переплывают на  "корабликах мертвецов", тростниковых плотах и других плавательных средствах. Часто река представляет собой последний рубеж трудного пути, преодолев который умерший ступает на «землю»  обитателей мира умерших. Иногда количество подземных рек увеличивается от одной до нескольких, сливающихся в одну, а мотив водной среды в нижнем мире усиливается одновременным присутствием и реки, и озера или подземного океана, на берегу которого находится жилище владыки загробного мира.

Само словосочетание «потусторонний мир» отражает представление о противоположном береге. Одним из обозначений смерти в Древнем Египте было выражение "отплыть к другому берегу", отражавшее реально существовавшее положение вещей: жилые кварталы египетских городов находились на восточном берегу Нила, а на западном берегу хоронили мертвых. В шумерских хозяйственных текстах XXIV века из Лагаша кладбище называется  «берег Гильгамеша». "Воды смерти", которые нужно было преодолеть Гильгамешу в своем путешествии в поисках рецепта бессмертия, можно было переплыть только на ладье перевозчика Ур-шанаби, имевшей вид змеи. В вавилонской мифологии горой праведных решений называлось место суда в мире мертвых на берегу реки Хабур.

Река служила одним из тех путей,  по которому умершие  могли прибыть в загробный мир. Обтекая землю мертвых, эта же Река образовывала границу между миром живых и миром мертвых. Считалось что душа умершего, перейдя ее, уже никогда не сможет возвратиться. В мифологических представлениях древних греков таких рек было несколько, но только воды одной из них - Леты - обладали свойством стирать в памяти испившего их воспоминание о прожитой жизни, о своей личности,  привязанностях, способностях и накопленном жизненном опыте. Из Энеиды Вергилия нам известно, что в представлениях древних греков, души умерших в загробном мире сохраняли память о себе и  прожитой ими жизни, друзьях и близких, с которыми они ее разделяли. А где же воды реки, дающей забвение? Все там же, в загробном мире, однако служили они совсем другой цели. Вот как пишет об этом Вергилий: «Тут увидел Эней в глубине долины сокрытый / Остров лесной, где кусты разрослись и шумели вершины: / Медленно Лета текла перед мирной обителью этой, / Там без числа витали кругом племена и народы /.../ Что за река там течет – в неведенье он вопрошает/.../Молвит родитель в ответ: "Собрались здесь души, которым /Вновь суждено вселиться в тела, и с влагой летейской / Пьют забвенье они в уносящем заботы потоке"».  Разгадка в том, что души умерших пьют воду забвения не с тем, чтобы навсегда остаться в мире мертвых, а для того, чтобы забыв свою прожитую жизнь, получить возрождение в новом теле.

Представления о мосте отражают, прежде всего,  символику "перехода в новую форму существования, которой можно осмысленно управлять лишь при точно установленных религиозных обрядах перехода".(1) У многих народов мира распространены представления о мосте, по которому совершается переход в загробный мир. В зависимости от конечной цели - поступления в рай или преисподнюю - мост мог представляться находящимся в подземном мире или соединяющим землю с небом. Он мог простираться над водами, соединяя берег мира живых с берегом  мира мертвых, либо висеть над пропастью между  двумя вершинами гор, одна из которых находится в этом мире, другая - в ином. Души грешников, соответственно, срывались в пропасть или в воду. Самыми разнообразными могли представляться материал, из которого мост  был  сделан - дерево, полотно, конский волос,  и предметы или небесные объекты, которые могли служить мостом. Иногда сам мост охранялся  человеком или животным, иногда душа умершего могла преодолеть его только с помощью прекрасной девы или животного, принесенного в жертву при похоронах, иногда охранялся не мост, а сам загробный мир.

В тех случаях, когда река преграждала вход в загробный мир, душа умершего могла переправиться через ее воды несколькими способами: переплыть,  переправиться на челне, перейти по мосту, перебраться с помощью животного или на плечах божества.   Представляется, что древнейшим способом переправы через реальную и не слишком глубокую реку, был переход ее вброд. В этом случае, вероятнее всего, что детей, больных и ослабевших молодые и сильные мужчины переносили на себе, чтобы их не унесло течением. Возможно, этот древнейший способ переправы лег в основу  саги о Торе, перенесшем через "шумные воды" Орвандилла Смелого. Сюжет этот был в дальнейшем переработан в христианском духе и стал известен как история о св. Христофоре, т. е. носителе Христа. Вкратце история эта такова.